четверг, 13 октября 2011
A faith like a guillotine, as heavy, as light.
Первый опыт мы произвели на мышах нашей соседки Песи. Мышей там чертова пропасть. Вы ведь знаете, что муж ее — переплетчик. У него вечно дом полон книг. А мыши любят книги. Не столько самые книги, сколько клейстер, которым книги склеивают. А с клейстером заодно они уже и сами книги едят, причиняют огромные убытки. Недавно они продырявили молитвенник, и как раз в том месте, где большущими буквами напечатано «Царь-вседержитель». Как дорвались до этого места, так оставили только кончик одной буквы.
понедельник, 12 сентября 2011
A faith like a guillotine, as heavy, as light.
- Разве ты не чувствуешь, что только чистота твоя рождает мою порочность?
A faith like a guillotine, as heavy, as light.
Мы наивны, синеглазки
Из романов старых лет.
Наши гладкие повязки,
Как и нас, забыл весь свет.
Мы дружны необычайно.
Дня лучи не так чисты,
Как заветных мыслей тайна.
Как лазурь, у нас мечты.
На поляны убегаем,
Лишь спадет ночная тень,
Ловим бабочек, болтаем
И смеемся целый день.
Под соломенные шляпки
К нам загару нет пути.
Платья - легонькие тряпки,
Где белей могли б найти!
Ришелье, иль де-Коссады,
Или кавалер Фоблаз
Завлекают нас в засады
Нежных слов и томных глаз.
Но напрасны их повадки,
И увидят лишь одни
Иронические складки
Наших юбочек они.
Дразнит их воображенье,
Этих всех сорвиголов,
Наше чистое презренье,
Хоть порой от милых слов
Начинает сердце биться
В обаянье тайных дум
И в предведенье - влюбиться
Не пришлось бы наобум.
Поль Верлен
Перевод Ф.К. Сологуба
Из романов старых лет.
Наши гладкие повязки,
Как и нас, забыл весь свет.
Мы дружны необычайно.
Дня лучи не так чисты,
Как заветных мыслей тайна.
Как лазурь, у нас мечты.
На поляны убегаем,
Лишь спадет ночная тень,
Ловим бабочек, болтаем
И смеемся целый день.
Под соломенные шляпки
К нам загару нет пути.
Платья - легонькие тряпки,
Где белей могли б найти!
Ришелье, иль де-Коссады,
Или кавалер Фоблаз
Завлекают нас в засады
Нежных слов и томных глаз.
Но напрасны их повадки,
И увидят лишь одни
Иронические складки
Наших юбочек они.
Дразнит их воображенье,
Этих всех сорвиголов,
Наше чистое презренье,
Хоть порой от милых слов
Начинает сердце биться
В обаянье тайных дум
И в предведенье - влюбиться
Не пришлось бы наобум.
Поль Верлен
Перевод Ф.К. Сологуба
пятница, 09 сентября 2011
A faith like a guillotine, as heavy, as light.
Все было чрезвычайно просто. Надо только сесть очень прямо, сохраняя расстояние от верхушки цилиндра до потолка примерно в четыре-пять дюймов, и сурово смотреть вперед, на ветровое стекло. И если Смерть - а она, по всей вероятности, все время сидела впереди, на капоте, - так вот, если Смерть каким-то чудом проникнет сквозь стекло и придет за тобой, то ты встаешь и пойдешь за ней сурово, но спокойно.
воскресенье, 28 августа 2011
A faith like a guillotine, as heavy, as light.
![](http://farm7.static.flickr.com/6065/6089199583_5f6b76cfa8_z.jpg)
Глухой Шарлевилль, конечно, совсем не такой, как при жизни Артюра Рембо, но мне было приятно посетить этот городок, совершить своего рода литературное поломничество, не смотря на то, что сам поэт это место крайне не любил.
Рембо интересен в первую очередь как феномен, как фигура агонизирующей культуры, поэт-подросток, родившийся в абсолютно провинциальной буржуазной семье, успел за три с лишним года достичь невероятных результатов в поэзии. Его необычайная учёность в столь юном возрасте поразительна, по словам Е. В. Головина "он начал изучать лантинский язык и латинскую поэзию начиная с лет десяти, а в 14 лет он уже получал первые награды и призы за латинские стихи", "знал наизусть Виргилия и Овидия и уже в 15 или в 16 лет мог заниматься различными формами поэзии совершенно не прикладывая к этому труда". Его отречение от поэзии в 17, по другим данным в 19 лет, заставляет задуматься о столкновении поэта и человека в одном лице, но опять же, здесь я солидарна с Головиным, его жизненные перепитии не идут ни в какое сравнение с его творчеством.
+
понедельник, 25 июля 2011
A faith like a guillotine, as heavy, as light.
Джон Голсуорси: Человеческое сердце, одетое, застегнутое на все пуговицы обстановки, интересов, манер, условностей, расы и классов, остается тем же сердцем, если его обнажит горе, любовь, ненависть или смех. Но как редко оно обнажается! Какие все в жизни одетые! ... Оно, пожалуй, и лучше - нагота обязывает к огромному напряжению.
среда, 25 мая 2011
A faith like a guillotine, as heavy, as light.
Роскошен, леди, ваш убор,
Шелками вышит ваш узор,
А Дженни в юбочке простой
И без шелков пленяет взор.
Милорд спешит в поля, в леса,
Не взяв ни сокола, ни пса.
Не лань он ищет день и ночь,
А Дженни, фермерскую дочь.
Миледи так нежна, бела,
Но не она ему мила,
Не знатный род ее, не честь,
А то, что дал за нею тесть.
Где перепелка меж болот
Сквозь вереск выводок ведет,
Там девушка живет в тиши,
Цветок, раскрывшийся в глуши.
Две стройных ножки поутру
Скользят по мшистому ковру,
И смех играет, как алмаз,
В зрачках задорных синих глаз.
Осанка леди и наряд -
Образчик вкуса, говорят.
Но та сулит нам рой утех,
Кого мы любим больше всех.
Перевод С.Я. Маршака
Шелками вышит ваш узор,
А Дженни в юбочке простой
И без шелков пленяет взор.
Милорд спешит в поля, в леса,
Не взяв ни сокола, ни пса.
Не лань он ищет день и ночь,
А Дженни, фермерскую дочь.
Миледи так нежна, бела,
Но не она ему мила,
Не знатный род ее, не честь,
А то, что дал за нею тесть.
Где перепелка меж болот
Сквозь вереск выводок ведет,
Там девушка живет в тиши,
Цветок, раскрывшийся в глуши.
Две стройных ножки поутру
Скользят по мшистому ковру,
И смех играет, как алмаз,
В зрачках задорных синих глаз.
Осанка леди и наряд -
Образчик вкуса, говорят.
Но та сулит нам рой утех,
Кого мы любим больше всех.
Перевод С.Я. Маршака
среда, 20 апреля 2011
A faith like a guillotine, as heavy, as light.
У меня когда-то, в моем прежнем приходе, была привратницей удивительная женщина, монахиня из Брюгге, обмирщенная в 1908 году, золотое сердце. Всю первую неделю она знай себе скребла да терла, так что храм божий засиял не хуже монастырской приемной, я его сам не узнавал, право слово! Дело было, надо сказать, в разгар страды, в церкви - ни живой души, от меня проклятая старушенция требовала, чтобы я переобувался - это я-то, который терпеть не может шлепанцы. Она, кажется, даже заплатила за них из своего кармана. Каждое утро она, разумеется, находила новый слой пыли на скамьях, свежую плесень на ковре у хоров и паутину - да, уж в паутине, мой мальчик, недостатка не было, хватило бы, чтобы соткать приданое невесте.
Я думал про себя: "Начищай, начищай, дочь моя, поглядим, что ты запоешь в воскресенье". Настало воскресенье. Воскресенье как воскресенье, не какой-нибудь там престольный праздник, и народу как обычно, ничего особенного. Ну и беда! В общем, далеко за полночь она все еще скребла и наващивала при свечах. А несколько недель спустя, ко дню всех святых, явились к нам с громовой проповедью отцы редемптористы, молодцы что надо. Бедняжка ночи напролет ползала на четвереньках между своим ведром и ветошью - мыть так уж мыть, - так что даже колонны покрылись мхом, а в щелях между плитами стала прорастать трава. Никакими силами нельзя было ее урезонить, святую сестру. Послушать ее, так следовало бы выставить за дверь всю мою паству, чтобы господь бог не замарал ног, представляете? Я ей говорил: "Вы меня разорите на микстурах" - потому что несчастная старуха вдобавок отчаянно кашляла! В конце концов она слегла - приступ суставного ревматизма, сердце не выдержало, и - хоп! - вот моя монашка предстала перед святым Петром. В известном смысле она, конечно, мученица. И ошибка ее не в том, ясное дело, что она боролась с грязью, но в том, что она хотела с нею покончить раз и навсегда, как будто такое возможно. Приход - грязен, ничего не попишешь. Христианский мир - еще грязнее. Вот погодите, настанет Судный день, увидите, сколько нечистот придется вычерпать ангелам из самых святых обителей - лопатами, как из выгребной ямы! Так вот, дитя мое, отсюда явствует, что церковь должна быть хорошей хозяйкой, хорошей и разумной. Моя монашка не была настоящей хозяйкой: настоящая хозяйка знает, что дом - не дарохранительница. Все это поэтические бредни.
Я думал про себя: "Начищай, начищай, дочь моя, поглядим, что ты запоешь в воскресенье". Настало воскресенье. Воскресенье как воскресенье, не какой-нибудь там престольный праздник, и народу как обычно, ничего особенного. Ну и беда! В общем, далеко за полночь она все еще скребла и наващивала при свечах. А несколько недель спустя, ко дню всех святых, явились к нам с громовой проповедью отцы редемптористы, молодцы что надо. Бедняжка ночи напролет ползала на четвереньках между своим ведром и ветошью - мыть так уж мыть, - так что даже колонны покрылись мхом, а в щелях между плитами стала прорастать трава. Никакими силами нельзя было ее урезонить, святую сестру. Послушать ее, так следовало бы выставить за дверь всю мою паству, чтобы господь бог не замарал ног, представляете? Я ей говорил: "Вы меня разорите на микстурах" - потому что несчастная старуха вдобавок отчаянно кашляла! В конце концов она слегла - приступ суставного ревматизма, сердце не выдержало, и - хоп! - вот моя монашка предстала перед святым Петром. В известном смысле она, конечно, мученица. И ошибка ее не в том, ясное дело, что она боролась с грязью, но в том, что она хотела с нею покончить раз и навсегда, как будто такое возможно. Приход - грязен, ничего не попишешь. Христианский мир - еще грязнее. Вот погодите, настанет Судный день, увидите, сколько нечистот придется вычерпать ангелам из самых святых обителей - лопатами, как из выгребной ямы! Так вот, дитя мое, отсюда явствует, что церковь должна быть хорошей хозяйкой, хорошей и разумной. Моя монашка не была настоящей хозяйкой: настоящая хозяйка знает, что дом - не дарохранительница. Все это поэтические бредни.
вторник, 29 марта 2011
A faith like a guillotine, as heavy, as light.
Matthew, Mark, Luke and John
Bless the bed that I lay on
Bless me as they lay me down to sleep
I give myself to God to keep
Five little angels round my bed
One to the foot and one to the head
One to sing and one to pray
And one to take my sins away.
Amen.
Bless the bed that I lay on
Bless me as they lay me down to sleep
I give myself to God to keep
Five little angels round my bed
One to the foot and one to the head
One to sing and one to pray
And one to take my sins away.
Amen.
пятница, 25 февраля 2011
A faith like a guillotine, as heavy, as light.
четверг, 10 февраля 2011
A faith like a guillotine, as heavy, as light.
Прогуливаясь по вполне туристической улочке в Стокгольме, на перекрёстке Drottninggatan и Strömgatan, я наткнулась на очаровательное грустное создание рук британского скульптора Лауры Форд, вдохновлённой историями Беатрисы Поттер, детской писательницы и художницы.
Шведы зовут эту скульптуру Hemlös räv, что в переводе означает «Бездомный лис». В течении трёх недель в мае 2009 года с согласия стокгольмцев происходило голосование, проведённое фондом Stockholm Konst, по итогам которого было решено поместить бездомного лиса в непосредственной близости от самых влиятельных кругов Швеции, как негласное напоминание о той части общества, которое постоянно нуждается в поддержке.
Эта скульптура мистера Тодда, одна из лучших, виденных мною, аллегорий бедности, не может оставить равнодушным не только случайного прохожего, но и постоянного жителя города, не лишённого жалости. На фоне самых ярких огней… где-то с краю от оживлённой улицы, сидит одинокий лис, с бесконечно грустными глазами и чуть ниже, из складок дырявой материи, которая едва ли спасает от холодных ветров, высовывается лисёнок, уже с детства лишённый благополучия…а рядом пара старых башмаков, куда можно по желанию бросить монетку.
![Hemlös räv](http://farm6.static.flickr.com/5095/5431349983_c746d37c1e_z.jpg)
Читать дальше ...
Шведы зовут эту скульптуру Hemlös räv, что в переводе означает «Бездомный лис». В течении трёх недель в мае 2009 года с согласия стокгольмцев происходило голосование, проведённое фондом Stockholm Konst, по итогам которого было решено поместить бездомного лиса в непосредственной близости от самых влиятельных кругов Швеции, как негласное напоминание о той части общества, которое постоянно нуждается в поддержке.
Эта скульптура мистера Тодда, одна из лучших, виденных мною, аллегорий бедности, не может оставить равнодушным не только случайного прохожего, но и постоянного жителя города, не лишённого жалости. На фоне самых ярких огней… где-то с краю от оживлённой улицы, сидит одинокий лис, с бесконечно грустными глазами и чуть ниже, из складок дырявой материи, которая едва ли спасает от холодных ветров, высовывается лисёнок, уже с детства лишённый благополучия…а рядом пара старых башмаков, куда можно по желанию бросить монетку.
![Hemlös räv](http://farm6.static.flickr.com/5095/5431349983_c746d37c1e_z.jpg)
Читать дальше ...
среда, 27 октября 2010
A faith like a guillotine, as heavy, as light.
С тех самых пор, как впервые её увидела, не могу избавиться от мысли, что именно так могла выглядеть дочь Сомса Форсайта.
![](http://i753.photobucket.com/albums/xx179/Buddy7Glass/7988ec56.png?t=1288168043)
![](http://i753.photobucket.com/albums/xx179/Buddy7Glass/7988ec56.png?t=1288168043)
вторник, 10 августа 2010
A faith like a guillotine, as heavy, as light.
"...бывает, тебя тащат за волосы, а ты радуешься. Странно устроен человек. Тебя тащат за волосы по горам и долинам, а если кто спросит, что случилось, ты ответишь вне себя от восторга: "Меня тащат за волосы!" И если спросят: "Помочь тебе, освободить?" - ты ответишь: "Нет". А если спросят: "Смотри, выдержишь ли?" - ты ответишь: "Да, выдержу, потому, что люблю руку, которая тащит меня..."
среда, 30 июня 2010
A faith like a guillotine, as heavy, as light.
Понятия не имею, откуда появилась Сипси… про негров этого никогда не знаешь. Ей было лет десять-одиннадцать, когда она начала работать у мамы Тредгуд. Пришла со стороны Трутвилля, это негритянский квартал за железнодорожными путями, сказала, что её зовут Сипси Пиви и что она ищет работу. Мама сразу её и взяла. Все дети Тредгудов у неё на руках выросли. <...>
Я хорошо помню тот день, когда они перебрались в кафе. Мы все пришли помогать, Сипси подметала пол и вдруг заметила, что Руфь вешает на стену репродукцию «Тайной вечери». Она бросила веник, долго смотрела на картину, а потом спросила:
«Миcc Руфь, это кто же такой сидит за столом рядом с мистером Иисусом?»
Руфь так ласково ей отвечает: «Ну как же, Сипси, это ведь мистер Иисус и его братья». А Сипси глянула на неё и говорит: «Да ну! А я чего-то думала, что у миcc Марии был только один сын», — и снова взялась за веник. Мы чуть не померли со смеху. Сипси прекрасно знала, что изображает «Тайная вечеря». Просто ей нравилось дурачить людей.
Я хорошо помню тот день, когда они перебрались в кафе. Мы все пришли помогать, Сипси подметала пол и вдруг заметила, что Руфь вешает на стену репродукцию «Тайной вечери». Она бросила веник, долго смотрела на картину, а потом спросила:
«Миcc Руфь, это кто же такой сидит за столом рядом с мистером Иисусом?»
Руфь так ласково ей отвечает: «Ну как же, Сипси, это ведь мистер Иисус и его братья». А Сипси глянула на неё и говорит: «Да ну! А я чего-то думала, что у миcc Марии был только один сын», — и снова взялась за веник. Мы чуть не померли со смеху. Сипси прекрасно знала, что изображает «Тайная вечеря». Просто ей нравилось дурачить людей.
пятница, 14 мая 2010
A faith like a guillotine, as heavy, as light.
Везде вокруг книги. Я была бы непрочь, если бы меня похоронили в какой-нибудь заброшенной библиотеке. Ясное дело, духи там, что надо. С теми, кто пролетел не одню сотню страниц всегда есть о чём поговорить и о чём помолчать.
понедельник, 04 мая 2009
A faith like a guillotine, as heavy, as light.
Saint Teresa of Avila: More tears are shed over answered prayers than unanswered ones.